Толпа слишком быстро выносит свой приговор, следуя эмоциям, и это любят использовать преступники, считает старший лейтенант полиции Азамат Сарсенбаев.
Большинство людей, в том числе и те, кто сейчас читает эти строки, уже вынесли свое решение по самоубиству Ерлана Бектибаева. Им все ясно: плохие полицейские довели парня до самоубийства, ведь на самосожжение можно пойти только от крайнего отчаяния. Я могу понять чувства обычных нормальных людей – что еще думать, глядя на то, как человек заживо сжигает себя.
В такой ситуации нет смысла взывать к разуму: давайте подождем результатов расследования! На кухнях, в курилках, фэйсбуке и ВКонтакте вердикт уже вынесли. Виноваты менты, система, доколе…
Я не знаю, какими будут результаты расследования, – возможно, имело место доведение до самоубийства, как утверждал Ерлан Бектибаев на видео перед тем, как совершить свой отчаянный поступок, но, возможно, и нет. Главное, о чем я хочу сказать, – вот это допущение и того и другого, нельзя априори обвинять так запросто, лишая вторую сторону шанса на оправдание, даже если речь идет об оправдании моральном, а не юридическом. Следствие, я надеюсь, будет беспристрастным: генпрокуратура взяла дело под контроль, мажоров среди участников нет, чтобы покрывать кого-то (руководствуясь распространенной у нас логикой). Но важен также суд людей, а он уже все решил, просто потому что парня жалко.
Ну, конечно, жалко. Но и полицейского по имени Самат, которого покойный публично обвинил в том, что он подложил ему в карман наркотики, – тоже. Если он всего лишь выполнял свою работу, а ходить всю оставшуюся жизнь будет с клеймом убийцы. И если кто-то считает, что это невозможно, то глубоко ошибается. Эмоциональный, психологический шантаж, стремление любым способом, вплоть до увечья, привлечь к себе внимание, распространены среди криминалитета. Вспомните хотя бы массовые демонстративные вспарывания животов на зонах.
Я бывал в похожих ситуациях, и всегда именно из-за реакции людей чувствовал некоторую беспомощность.
Два года назад, в августе 2013-го, будучи помощником участкового на административном участке, я принял вызов. В одном доме на шестом этаже буянила пьяная молодежь. Мы выехали на вызов с двумя сержантами батальона. Вызов подтвердился: в съемной квартире собралась компания из девяти человек – все пьяные, шумные, агрессивные. Мы призвали молодых людей к порядку, попросили успокоиться, на что один из них, выхватив нож, начал угрожать нам. Началась суматоха, кто-то заехал в глаз сержанту, я повалил ближайшего ко мне дебошира на пол, тогда тот, что с ножом, стал кромсать себя, а затем приставил его к собственному горлу и пригрозил убить себя, если я не отпущу его друга. Не обращая на внимания на этот шантаж, мы выволокли обоих на улицу и, вызвав подкрепление, попытались посадить, а точнее запихать в машины. Между тем во дворе собрался народ, и наш «герой» начал играть на публику: он показывал свои раны и говорил, будто мы его искромсали. В это время другой вытащил из-под стельки ботинок припрятанные лезвия и засунул их в рот. Понятно, что тут началось. Кругом кровь, два молодых, лет по девятнадцать, «мальчишек» и сволочи-полицейские. Именно так все видела толпа. Женщины стали отталкивать нас от «бедных детей», проклиная и угрожая прокуратурой. Нас готовы были растерзать! Пьяные дебилы были жертвами, а мы – палачами. Только так и не иначе.
Это были первые месяцы работы в полиции, и, честно говоря, я немного растерялся. Не знаю, чем бы дело закончилось, не подоспей вовремя подкрепление.
Позже медицинское освидетельствование обнаружило в крови задержанных большое количество алкоголя и наркотических веществ. Самых активных дебоширов из компании осудили на 2 года условно за сопротивление полиции (честно говоря, я жалел, что не дали реальный срок). Но все могло закончиться по-другому, произойди случайно нечто непредвиденное. Дрогни рука у одного пьяного дурака, и он реально перерезал бы вены и умер от потери крови. Не рассчитай миллиметры другой – и перерезал бы себе глотку.
А я и два сержанта отправились бы по этапу со своими сломанными жизнями.
Большинство людей, в том числе и те, кто сейчас читает эти строки, уже вынесли свое решение по самоубиству Ерлана Бектибаева. Им все ясно: плохие полицейские довели парня до самоубийства, ведь на самосожжение можно пойти только от крайнего отчаяния. Я могу понять чувства обычных нормальных людей – что еще думать, глядя на то, как человек заживо сжигает себя.
В такой ситуации нет смысла взывать к разуму: давайте подождем результатов расследования! На кухнях, в курилках, фэйсбуке и ВКонтакте вердикт уже вынесли. Виноваты менты, система, доколе…
Я не знаю, какими будут результаты расследования, – возможно, имело место доведение до самоубийства, как утверждал Ерлан Бектибаев на видео перед тем, как совершить свой отчаянный поступок, но, возможно, и нет. Главное, о чем я хочу сказать, – вот это допущение и того и другого, нельзя априори обвинять так запросто, лишая вторую сторону шанса на оправдание, даже если речь идет об оправдании моральном, а не юридическом. Следствие, я надеюсь, будет беспристрастным: генпрокуратура взяла дело под контроль, мажоров среди участников нет, чтобы покрывать кого-то (руководствуясь распространенной у нас логикой). Но важен также суд людей, а он уже все решил, просто потому что парня жалко.
Ну, конечно, жалко. Но и полицейского по имени Самат, которого покойный публично обвинил в том, что он подложил ему в карман наркотики, – тоже. Если он всего лишь выполнял свою работу, а ходить всю оставшуюся жизнь будет с клеймом убийцы. И если кто-то считает, что это невозможно, то глубоко ошибается. Эмоциональный, психологический шантаж, стремление любым способом, вплоть до увечья, привлечь к себе внимание, распространены среди криминалитета. Вспомните хотя бы массовые демонстративные вспарывания животов на зонах.
Я бывал в похожих ситуациях, и всегда именно из-за реакции людей чувствовал некоторую беспомощность.
Два года назад, в августе 2013-го, будучи помощником участкового на административном участке, я принял вызов. В одном доме на шестом этаже буянила пьяная молодежь. Мы выехали на вызов с двумя сержантами батальона. Вызов подтвердился: в съемной квартире собралась компания из девяти человек – все пьяные, шумные, агрессивные. Мы призвали молодых людей к порядку, попросили успокоиться, на что один из них, выхватив нож, начал угрожать нам. Началась суматоха, кто-то заехал в глаз сержанту, я повалил ближайшего ко мне дебошира на пол, тогда тот, что с ножом, стал кромсать себя, а затем приставил его к собственному горлу и пригрозил убить себя, если я не отпущу его друга. Не обращая на внимания на этот шантаж, мы выволокли обоих на улицу и, вызвав подкрепление, попытались посадить, а точнее запихать в машины. Между тем во дворе собрался народ, и наш «герой» начал играть на публику: он показывал свои раны и говорил, будто мы его искромсали. В это время другой вытащил из-под стельки ботинок припрятанные лезвия и засунул их в рот. Понятно, что тут началось. Кругом кровь, два молодых, лет по девятнадцать, «мальчишек» и сволочи-полицейские. Именно так все видела толпа. Женщины стали отталкивать нас от «бедных детей», проклиная и угрожая прокуратурой. Нас готовы были растерзать! Пьяные дебилы были жертвами, а мы – палачами. Только так и не иначе.
Это были первые месяцы работы в полиции, и, честно говоря, я немного растерялся. Не знаю, чем бы дело закончилось, не подоспей вовремя подкрепление.
Позже медицинское освидетельствование обнаружило в крови задержанных большое количество алкоголя и наркотических веществ. Самых активных дебоширов из компании осудили на 2 года условно за сопротивление полиции (честно говоря, я жалел, что не дали реальный срок). Но все могло закончиться по-другому, произойди случайно нечто непредвиденное. Дрогни рука у одного пьяного дурака, и он реально перерезал бы вены и умер от потери крови. Не рассчитай миллиметры другой – и перерезал бы себе глотку.
А я и два сержанта отправились бы по этапу со своими сломанными жизнями.