26 октября в прокат вышел самый ожидаемый российский фильм года. Но, как выяснилось после просмотра, не самый главный.
В 2014-м году, когда вся Европа пыталась на киноэкранах, в телевизоре, на театральной сцене и посредством видеоигр (причем последние преуспели больше всех: взять, например, арт-игру Valiant Hearts) осмыслить уроки Первой мировой войны, российские фильмы остались стоять в стороне. «Батальон» вышел в 2015-ом году и опоздал к параду союзников, так что страну на воображаемом версальском конгрессе представляли лишь «Елки 2014» – трогательные и полные любви, но совершенно искусственные, хоть и с настоящим дружелюбным медведем. Теперь на дворе октябрь-2017, и ни в кино, ни на телевидении нет никаких заметных высказываний о столетии совсем других событий. За всех вынуждена отдуваться «Матильда» – трогательная и полная любви, но совершенно искусственная, хоть и с настоящим дружелюбным медведем. Впрочем, медведь в ней, как выяснится в наиболее саморазоблачающий момент фильма, поддельный.
И видно, что «Матильда» к этой роли не готова – точно так же, как ее герой не готов к тому, чтобы править беспокойной Россией, а не жить тихой и счастливой частной жизнью. На ленту Алексея Учителя задолго до премьеры обрушилось слишком много испытаний, чтобы на выступление этой балерины можно было смотреть, не думая о ее скандальной биографии. Хорошо это или плохо? Поначалу казалось, что все, что не убивает «Матильду», делает ее сильнее. Безумства политиков и активистов разогревали (увы, вплоть до возгорания) интерес широкой публики к авторскому кино. В заклинание «Главный фильм года» начали верить даже те, кто уже посмотрел «Аритмию» и «Нелюбовь». А необходимость солидаризироваться перед лицом куда более серьезной проблемы, чем просто плохое кино, определенно прибавляла режиссеру Учителю союзников: «Если Евтушенко против, то я – за».
Но после показа фильма кажется, что бремя ответственности, возложенное на него оппонентами, все же раздавило хрупкую «Матильду». Потому что хотелось чуда и доказательства средствами искусства нескольких очень важных вещей. А чуда не произошло.
Одна из таких вещей – право художника на очеловечивание обожествленного, даже если оно подразумевает иронию по отношению к небожителям. Больше всего в этом преуспел кинематограф Британии – страны, которая, говорят, сумела сохранить монархию и традиции без революционных жертв. В грядущем фильме «Виктория и Абдул» грозная королева капризничает оттого, что ей не могут доставить свежий манго, зевает, слушая отчеты о голоде и восстаниях, храпит во время званого ужина и строит глазки юному индусу – и это нормальная роль для Дамы Джуди Денч. А другая премьера минувшего фестиваля в Торонто, «Самый темный час» Джо Райта, показывает Уинстона Черчилля отчаянно пьющим старикашкой в ночнушке, но именно из-за этого снижения образа зритель верит пафосной сцене, в которой премьер-министр спускается в метро посоветоваться с народом. Поэтому и истории о «тайнах дома Романовых» могут быть полезны – при условии, что они очеловечивают, а не опошляют.
«Матильда» честно пытается очеловечить: удивительный актер Ларс Айдингер изображает будущего царя неуклюжим мальчишкой, запертым в теле взрослого мужчины, для верности завернутым в царский мундир и к тому же живущим в золотой клетке. Могучая тень отца Александра Александровича (грандиозный Сергей Гармаш) – место, в котором очевидным образом очень трудно расти: мало солнца. Разговоры, в которых Александр III вроде бы понимает желания сына, кажутся ловушкой: благословляет или проверяет? А отношения героя с матерью Марией Федоровной (убедительная Ингеборга Дапкунайте) – материал кое-где даже для «Психо».
Но то, что происходит за пределами семьи, написано так, будто над сценарием и правда работали диверсанты. Что, кстати, не будет преувеличением, если поверить историям о том, что скрипт-доктором «Матильды» чуть было не стал Роберт Макки – тот еще голливудский Распутин. Первое свидание цесаревича с балериной – дурнейшая сцена. Минуя прелюдии, он сулит ей покровительство в театре в обмен на секс без обязательств, она отвечает ему цитатой из какого-то паблика «Вконтакте». А затем врывается мужчина в противогазе, срывает противогаз, оказывается Данилой Козловским и кричит: «Ты украл мой поцелуй!»
Дальше становится только хуже. Героям доступен ровно один способ проговорить свои чувства: подбежать друг к другу, распахнуть объятия, поцеловаться; посетовать, что им не суждено быть вместе; разомкнуть объятия и снова побежать – но уже за противоположную кулису. Камера кружится, частота кадров учащается вместе с сердцебиением воображаемых зрителей, все вокруг сверкает – и в теории такая страсть, наверное, должна была выглядеть оперной. Но выглядит опереточной. И актеры в этом ни в коем случае не виноваты: удивительной Михалине Ольшанской, например, удается играть безусловный объект вожделения вопреки всем козням сценаристов. Виноват только текст.
И этот текст почти сводит на нет усилия очень многих людей. Это звукооператор Кирилл Василенко, который настраивал чуткие симфонии «Заложников». Это композитор Марко Белтрами, придумавший «Уроки Библии» в фильме «Поезд на Юму». И это большая команда художников по костюмам и декораторов, превращающих фильм в золоченую сказку вроде «Анастасии» и позволяющих ему таким образом защититься от критики – странно ведь критиковать принцев и принцесс за незрелость чувств. К тому же, у «Матильды» есть потрясающий оператор Юрий Клименко, который еще вместе с Павлом Костомаровым снимал для Учителя подвижную и воздушную «Прогулку». Его опытный взгляд сообщает удивительную легкость сценам, в которых задействована самая тяжелая машинерия – поезда, паромы, воздушные шары, своды Мариинского театра. Сценарий почти не дает ему снимать балет, а жаль, потому что в каком-то смысле вся «Матильда» тождественна эпизоду, где героиня пытается научиться выполнять 32 фуэте, стирая в кровь ноги. Чем не иллюстрация попытки нашего историко-патриотического кино начать танцевать по-английски, совмещая сакральное с человечным? Но «Матильде» парадоксальным образом не до балета: куда больше ее интересует демонический ученый-колдун, который держит героя Козловского в аквариуме, и царская охранка, работающая во вред самому царю. Да-да, здесь есть демонический ученый-колдун! Но вообще, мистицизм «Матильде» порой даже к лицу. Будущая жена императора, немка Аликс, благодаря энергии актрисы Луизы Вольфрам кажется девушкой из фильмов Дэвида Линча. И когда она вдруг решает сплясать перед первой в России кинокамерой, подаренной Николаю на свадьбу, «Матильда» ненадолго проваливается в «Твин-Пикс».
И с этим сюрреализмом, в общем-то, была связана вторая надежда на фильм. Почему-то хотелось, чтобы он, раз уж к нему прилипли взгляды всей страны, смог объяснить, что с ней произошло. К тому же, у Алексея Учителя это уже не раз получалось. В прилепинской «Восьмерке» он доказал теорему о том, как девяностые превратились в нулевые. В написанной Дуней Смирновой (и разыгранной труппой Мастерской Петра Фоменко) «Прогулке» красиво оформил миф о молодом Петербурге, к которому тут же потянулось новое поколение всей страны. А в «Мании Жизели» описал первую половину русского двадцатого века как балет – искусство, требующее неимоверных жертв.
Так вот, у «Матильды», кажется, есть любопытное объяснение проклятия нашей истории – просто с такой аргументацией в него не веришь. «Если ты коронуешься, то погубишь всех, кого любишь!» – кричит Маля своему Ники и таким образом нечаянно формулирует революционную мораль. Общество не дает герою совершить правильный выбор между государственным и частным – и в итоге получает Ходынку, революцию и все остальное. Христианство учит отличать подлинную любовь от опасных наваждений, но где гарантия, что наваждением было именно чувство к вульгарной балерине, а не чувство долга? Если это действительно мысль фильма, то в каком-то метафизическом смысле «Матильду» даже можно считать приквелом «Нелюбви».
Вообще, отдельные цитаты в «Матильде» очень даже крылаты. «Мы лучше, чем публичный дом: у нас есть казенные субсидии», – говорит управляющий императорским театром, комично сыгранный Евгением Мироновым. Чем не шифрограмма про спонсируемое государством кино.
А некоторые сцены – и вовсе пророческие. Вздорный Ники, влюбившийся не только в балет, но и в кино, собирает высший свет, чтобы устроить «первую демонстрацию в России синематографа вертящимся образом». Показ завершается досадным конфузом. «Матильда» тоже пыталась продемонстрировать стране непривычный для нее кинематограф – но и зритель не подготовился, и авторы просчитались, и незваные продюсеры переусердствовали. Получилось неловко.
Текст Егор Москвитин