В память о переводчике, прозаике и публицисте, многие годы сотрудничавшем с Esquire.
Русская классическая литература знает несколько «кавказских пленников». Я же хочу поведать о казахском пленнике. Казахский пленник – это я. Добровольный. Правда, первоначально я очутился в казахском ауле на берегу Есиля отнюдь не по своей воле, а по державному указу о переселении немцев Поволжья осенью 1941 года. Потом этот плен определил мою судьбу, смысл и содержание всей моей жизни и ее значимость, если таковая в ней есть.
Впервые материал был опубликован в журнале Esquire в 2008 году. Иллюстратор Полина Менжулина
Русская классическая литература знает несколько «кавказских пленников». Я же хочу поведать о казахском пленнике. Казахский пленник – это я. Добровольный. Правда, первоначально я очутился в казахском ауле на берегу Есиля отнюдь не по своей воле, а по державному указу о переселении немцев Поволжья осенью 1941 года. Потом этот плен определил мою судьбу, смысл и содержание всей моей жизни и ее значимость, если таковая в ней есть.
Я оказался в плену казахской речи, казахского менталитета, обычаев и нравов, казахских кюев, в стихии добродушных и простодушных степняков. И я чувствую себя вполне уютно в казахской ауре, в казахском плену.Это серьезно. Но есть еще и шутливая ее сторона. Когда дочери писателя Абдижамила Нурлексова были маленькими, они все допытывались у меня (я в этой семье неделями живал: переводил «Кровь и пот»), каким образом я – немец – попал в Казахстан. И я им увлеченно рассказывал байку, будто их отец в войну взял меня в поен. Дескать, лежали мы в окопах Курляндии, нацелив друг на друга автоматы.
Я кричал: «Эй, киргиз, хенде хох!» А он, чуть-чуть высунув из-за бруствера голову, жестом приглашал к себе: «Эй, немыс, берi кел!»Мне послышалось: «Эй, Бельгер!» Страшно удивился: откуда этот киргиз знает мою фамилию?! Что есть такой народ – казахи, – я тогда и слыхом не слыхивал. А отец ваш настойчиво зовет: «Берi кел! Берi кел!» И командир мой, унтербанфюрер, говорит: «Слышь, этот монгол не говорит «арi kem», а зовет: «Берi кел!». Сходи спроси, что он хочет. Может, казы получил из аула и поделиться желает». Я крикнул: «Нихьт шизен!», не стреляй, мол. И пополз к нему. «Ассалаумагалейкум!» – говорю. А он отвечает: «Котен таг!» – «Ия, зачем звал?» – «После войны, – отвечает плосколицый рыжеватый монгол, – я напишу большой роман «Кровь и пот». И мне нужен переводчик. Давай, возьму тебе в плен, увезу на Аральское море, в аул Куланды, буду кормить осетриной и поить шубатом. Договорились? По рукам?» – «А что начальник скажет?» – «Какой начальник?» – «Ну этот… ефрейтор с усиками». – «Ай, – отвечает ваш папа. – Гитлер капут. Ты только ему не говори. А со Сталиным договорюсь». Я подумал-подумал и сказал: «Ну, ладно. А сколько заплатишь за печатный лист?», ваш папа замялся. Что такое печатный лист, он тогда не знал. Он только уверял меня, что писателем будет большим, а роман толстым, в три пальца, а может, в четыре.
«Э, – говорит, – твой труд оценю щедро. Дам достойную верблюдицу, двух баранов, мешок риса, ковер-алаша и кызымку впридачу. «Кызымка – вас из даст?» – спрашиваю. «Кызымка, – отвечает ваш папа, – молоденькая киндермадам».Я опять подумал и согласился. «Бог с тобой, монгол. Бери меня в плен». «Я не монгол, – говорит ваш папа. – Я казах». – «Но, – осенило меня, – я ведь по-казахски ни бе, ни ме». – «Ничего, научу». Вот так я и оказался в Казахстане. Выучил язык и перевожу, перевожу, перевожу. А нет ни верблюдицы, ни баранов, ни кызымки… Столько крови и пота пролил – ужас! Больше, чем на фронте. У девочек Абдижамила округлялись глаза: «Как интересно!» А автор «Крови и пота» и его жена, слушая эту байку, хохотали от души. Так родилась легенда. А вот и другой ее вариант. Советский комендант черманского городка, будущий писатель Калмухан Исабаев, будто встретил меня на воскресной прогулке возле охотничьего домика на Кикельхан, на двери которого Гете начертал бессмертные строки «Ночной песни странника». Калмухан спросил: «Ты Гете знаешь?» – «Слышал». – «А Абая знаешь?» – «Нет», – растерялся я.
«Абай – казахский Гете. Мой земляк, – пояснил Калмухан. – Давай я возьму тебя в плен». – «Зачем?» – «Я буду о Гете писать, а ты об Абае».С этим я и очутился в Казахстане. Калмухан привел меня, «пленника», в Союз писателей Казахстана. Воины-писатели приняли меня хорошо. И за прошедшие с той поры годы хлопотами Калмухана в трех казахстанских городах – Алматы, Семипалатинске и Абае – появились улицы Гете, а в Берлине – улица Абая. А я написал об Абае четыре книжки и шесть составил. Одна из них, не единожды переизданная, так и называется «Гете и Абай». Казахский плен оказался для меня благодатным.
Впервые материал был опубликован в журнале Esquire в 2008 году. Иллюстратор Полина Менжулина