Как агент ЦРУ Адольф Толкачев передавал американцам данные об истребителе МиГ‑29, а взамен просил корень женьшеня, а также книги Солженицына и «Майн Кампф».
Esquire публикует фрагмент из книги Дэвида Э. Хоффмана «Шпион на миллиард долларов: История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе».
«Глубокое прикрытие» стало главным методом оперативной работы ЦРУ в Москве. Но функции глубоко законспирированного агента сильно отличались от того, чем занимались Гилшер и Ролф. Те для Толкачева играли роль советчиков и доверенных лиц. Законспирированные сотрудники, напротив, дистанцировались как от резидентуры, так и от агента. Их работа была одинокой, сверхнапряженной и рискованной. Роберту Моррису эти стресс и изолированность напоминали скорее работу полицейского под прикрытием.
Моррис приехал в Москву с портфелем-дипломатом, по документам он был всего лишь чиновником Госдепартамента, одним из многих неприметных административных служащих, необходимых в посольстве. Эту роль он выполнял со всем усердием, но прибыл ради другого. Моррис стал вторым глубоко законспирированным сотрудником московской резидентуры и надеялся осуществить свою честолюбивую мечту — оказаться на передовом крае в холодной войне с Советским Союзом.
Моррис, сын школьного спортивного тренера, выросший в долине Шенандоа в Виргинии, ходил в частную школу для мальчиков в Новой Англии, готовившую воспитанников к колледжу, а потом поступил в Джорджтаунский университет. Промаявшись первый семестр, он бросил учебу и записался добровольцем в армию в разгар войны во Вьетнаме. Ретивый новобранец, набравшийся опыта за три года суровой практики, он был повышен до старшего лейтенанта спецназа и стал заместителем командира отряда (команды "А") «зеленых беретов», элитного воинского формирования мирового уровня. В 1971 году ему предстояло отправиться во Вьетнам, но война пошла на спад, и его туда не послали. Во время разносторонней подготовки — боевые действия в воздухе, под водой и в джунглях — Моррис познакомился с сержантом из разведки, иммигрантом с Украины, который рассказывал увлекательные истории про жизнь в Советском Союзе. Морриса рассказы заинтриговали, и он записался на занятия по русскому языку. В 1972 году, уйдя со службы, он вернулся в Джорджтаунский университет, чтобы изучать русский — и играть в футбол.
Моррис мечтал о приключениях. И после окончания университета и пары лет в бизнесе он был завербован в ЦРУ. В октябре 1980 года, когда он прибыл в Лэнгли, ему только-только исполнилось тридцать. Он носил стильную прическу с пышной челкой, падающей на лоб, и очки-«авиаторы», делающие из него модника. Моррис был одним из лучших на учебных курсах ЦРУ. Он приехал в Москву в начале июля 1982 года. После того как он несколько месяцев старательно занимался своей бюрократической работой, КГБ клюнул на его легенду и потерял к нему интерес. Моррис был готов приступить к разведывательным операциям.
Перед каждой встречей с Толкачевым и Гилшер, и Ролф по многу часов планировали ее в резидентуре. Но Моррис, как глубоко законспирированный агент, был предоставлен сам себе. Набросав свой маршрут ухода от слежки, он должен был передать его в резидентуру, используя грубое подобие тайника. Обычно он писал на водорастворимой бумаге и оставлял листок в каком-нибудь укромном месте — например, прикреплял магнитом к огнетушителю в коридоре посольства, откуда его забирал другой оперативник. Тем же способом он получал ответ из резидентуры. Ему почти ничего не перепадало от духа товарищества, царившего в московской резидентуре. Ему не надо было писать письма агентам. Он не готовил им передачи. Он просто доставлял их.
[caption id="attachment_21602" align="aligncenter" width="921"] Источник фото: http://russian7.ru/[/caption]
Когда предстояла операция, Моррис через потайную дверь приходил в резидентуру для короткого инструктажа, не более чем на 10–15 минут. Он запоминал инструкции и, если передача была замаскирована под кирпич или деревяшку, клал ее в свой дипломат и уносил к себе в офис, где было полно советских сотрудников. Там он плотно сидел на месте, не спуская глаз с дипломата, пока не наступал конец рабочего дня.
Идеальный курьер — вот какова была его роль. КГБ не обращал внимания на Морриса, месяцами перемещавшегося по Москве и закладывавшего тайники для различных операций резидентуры. Но ему приходилось контролировать каждое свое слово и каждый жест. Это напоминало игру актера, выходящего на сцену много месяцев изо дня в день, не имеющего права забыть хоть строчку. Весной 1983 года он был особенно занят. Как-то вечером он проявил невероятную ловкость, заложив сразу два тайника в разных концах города и нигде не попав в поле зрения КГБ. Но Моррис чувствовал свою изолированность. У него не было возможности расслабиться. Верный своей легенде, он и дома не мог ни о чем говорить, хотя его жена участвовала в большинстве его вечерних вылазок.
После долгих месяцев такой оперативной деятельности, ни разу не привлекшей внимания КГБ, Моррис получил намного более деликатное задание — встретиться с Толкачевым лично.16 марта, уходя от слежки, Моррис проделал длинный маршрут — сначала на машине, потом на автобусе, а потом пешком. Поскольку его прикрытием была работа чиновника Госдепа, он не носил с собой радиосканер, который помогал Ролфу прослушивать переговоры КГБ: было бы слишком трудно объяснить наличие у него такого аппарата, если бы его на чем-то поймали. Не имея радио, Моррису приходилось судить о наличии слежки, опираясь только на собственный инстинкт и наблюдательность. Два часа спустя, без хвоста, он добрался до места встречи — трамвайной остановки. Там стояло около десятка людей. Моррис чувствовал возбуждение, прилив адреналина. С Толкачевым он встретился, когда уже стемнело, и они вместе дошли до его автомобиля, припаркованного у соседнего жилого дома. В машине Моррис был напряжен, а Толкачев спокоен и вел себя так, будто занимается этим всю жизнь. Они обменялись пакетами. Моррис передал Толкачеву письмо, в котором поднимался вопрос об эвакуации, описывалось, как должна пройти эта операция, и перечислялись вопросы. Толкачев же вручил Моррису 17 катушек пленки и очень длинную записку — на 42 страницах. Среди материалов были неожиданные новые данные о «системе обнаружения целей» для истребителя МиГ-29. Моррису показалось, что Толкачев выглядит хорошо, настроен он бодро, к тому же он улыбнулся, когда Моррис презентовал ему чертежные материалы для сына. Моррис сказал, что ЦРУ хочет получить ответы насчет эвакуации довольно скоро, желательно в апреле. Толкачев заколебался, но согласился на встречу в начале апреля. Они попрощались, проговорив 12 минут. Добравшись домой в 10 вечера, Моррис оставил катушки с пленкой в кармане пальто. Доставать их он не хотел, потому что КГБ мог установить в квартире скрытую видеокамеру. Уже ночью он проскользнул в стенной шкаф, скрючился там на полу и при свете фонарика написал на водорастворимой бумаге докладную записку в резидентуру. В ней он изложил ход встречи и свои наблюдения. Это было нормально для работы глубоко законспирированного оперативника — прятаться в собственном шкафу. Оперативная записка Толкачева гласила, что у него случились три гипертонических криза и он чувствовал себя изможденным. «Мне стало труднее работать интенсивно, я быстрее устаю», — писал он. Если прежде он часто ходил после работы в Ленинскую библиотеку и сидел там в тишине по нескольку часов, то теперь, говорил он, «я не всегда на это способен». Он просил у ЦРУ немного корня женьшеня, который, как он слышал, имеет стимулирующий эффект, а также русские препараты растительного происхождения. В записке были и другие личные просьбы, в основном книги для него и для сына. Он хотел получить материалы по западной архитектуре, не только с фотографиями, но и с английским текстом, чтобы помочь Олегу в изучении языка. Толкачев также попросил ЦРУ поискать для сына «популярные детективы», объяснив, что детективами в мягких обложках обмениваются приятели Олега, чьи родители привозят книжки из-за границы. Просил он и новые книги о Советском Союзе — не с рассуждениями, а с фактами. Главный интерес для него представляли Ленин, Октябрьская революция и сталинская эпоха, когда репрессиям подверглась семья его жены. «Вообще, мне был бы интересен объективный взгляд на Октябрьскую революцию и русскую жизнь в двадцатые и тридцатые годы», — писал Толкачев. Он отметил, что запоем прочел воспоминания Троцкого («Моя жизнь»), но не проявляет любопытства к другим, более пропагандистским книгам о первых годах советского государства. Он также писал:
«Меня интересуют мемуары знаменитых мировых политических и военных деятелей, писателей, актеров, художников, архитекторов и т.д.» Он бы хотел получить книги авторов с разными политическими взглядами, как прогрессивными, так и реакционными, а также «самые важные речи, выступления, декларации западных политических лидеров», которые часто было не найти в Советском Союзе.Толкачев составил список своих пожеланий: 1. Библия (на русском). 2. Брошюра «О советской военной мощи», опубликованная в Вашингтоне (предпочтительно на русском). 3. Выступление Рейгана, в котором он упоминает ленинские десять принципов. 4. Воспоминания Голды Меир. 5. Книга Гитлера «Майн Кампф» (на русском). 6. Книга Солженицына «Август Четырнадцатого». Поначалу в штаб-квартире обрадовались сообщению Морриса, что Толкачев вроде бы в хорошем состоянии, и немедленно начали собирать книги, которые он просил. «С большим удовольствием услышали, что „Сфера“ снова стал самим собой, в бодром настроении, что здоровье его поправилось и что он, похоже, рвется продолжать работу для нас», — говорилось в телеграмме из главного управления от 22 марта. Но при более внимательном прочтении длинной оперативной записки Толкачева картина складывалась иная. В считанные часы из резидентуры пришло ответное сообщение, в котором говорилось, что Толкачев «измучен», испытывает проблемы со здоровьем и «напрягается изо всех сил». В резидентуре также были удивлены количеством пленок, переданных Моррису. Если правила безопасности так ужесточились — а Толкачев не сообщал о послаблениях, — то как ему удалось отснять 17 катушек? 1 апреля из штаб-квартиры сообщили, что пленка проявлена, кадры распечатаны и «результаты отличные»: там приблизительно 525 страниц секретной документации. «Мы используем слово «приблизительно», поскольку там есть несколько страниц развернутых диаграмм, — писали из главного управления. — Но в любом случае «Сфера» еще раз проделал хорошую работу». Толкачев обещал ответить ЦРУ насчет эвакуации и подал сигнал об очередной встрече 23 апреля. К нему отправился Моррис, они встретились в 8.55 вечера. В этот раз рядом с машиной играли и шумели дети, поэтому Толкачев отъехал на несколько кварталов и припарковался в тихом месте на соседней улице. Времени было мало, но Толкачев ответил твердо: эвакуация не обсуждается. Он отдал Моррису конверт с планом эвакуации. Моррис, в свою очередь, вернул Толкачеву секретные материалы по системе обнаружения целей для МиГ-29, которые тот передал в марте. Это была стандартная практика — возвращать Толкачеву оригинальные документы, как только ЦРУ с ними ознакомилось. Толкачев, несмотря на свои сетования об ужесточении порядков, передал 14 кассет с пленкой. Он сказал, что нашел способ «обойти» систему, но подробности изложил в своей 12-страничной оперативной записке. «Крайне трудно просто сидеть и никак не действовать», — заметил он. Через 15 минут Моррис вышел из машины и отправился назад. Вскоре в резидентуре поняли, что Толкачев рискует гораздо серьезнее, чем раньше. В записке он объяснял, что двери в лабораторию отпирают примерно в 7.30 утра, но работа начиналась лишь около 8.00. В течение пяти минут после открытия в комнате не бывает сотрудников. «Вот этим я и пользуюсь», — писал он. Тем не менее ему пришлось приносить камеру на работу трижды, «поскольку лишь на третий раз я смог улучить пять минут, когда в лаборатории никого не было». Толкачев описал также свою «уловку»: он сказал коллегам, что начальник собирается изучить секретный документ в полдень, а на деле он унес его домой и сфотографировал. «Эта уловка, конечно, очень рискованна, — признавал он, — и ею невозможно пользоваться больше двух или трех раз». В записке Толкачев объяснял также, почему поменялось его отношение к эвакуации. У него с женой были близкие друзья, которые эмигрировали в Израиль, а потом в Соединенные Штаты. И они написали, что все больше испытывают ностальгию по Москве. Толкачев цитировал свою жену: «Как это люди могут взять да уехать неизвестно куда? Что касается меня, то я точно знаю, что сразу же начну страдать от ностальгии. Я не только в другой стране жить не смогу, я даже в другом городе здесь жить не смогу». Толкачев добавил, что его сын, возможно, захочет когданибудь куда-то съездить, попутешествовать, но не станет покидать страну насовсем.
«Таким образом, вопрос о моем отъезде из Советского Союза вместе с моей семьей с практической точки зрения закрыт. Конечно же, я никогда не поеду один».