«У гитлера яйцо одно, второго нет уже давно, – распевали мы, катя свои обручи в гору к доброй старушке Пегготти, чтобы получить у нее вожделенный ломоть хлеба с мясным соусом. – Мамаша шлепнула по жопе, и отвалилося оно!» Сокровища детского фольклора транслируются в зоне, недосягаемой для радаров взрослой культуры. Согласен, в северном пригороде Лондона, где я рос в шестидесятые годы, катание обручей не было очень распространенным уличным развлечением, но эта живучая песенка военной поры окрашивает мои воспоминания в ностальгические голубые тона. Сдается мне, что она жива и поныне, и, не питая ни малейшей охоты дергать за больное место тех, кому выпало горькое невезение страдать яичной недостаточностью, я все же рискну утверждать, что знакомство с такими шедеврами является одним из важных первых шагов на пути полового просвещения.
Сколько британцев перешагнули порог зрелости с этим образом за кулисами подсознания: школьник Адольф скорчился нагишом в душе после урока физкультуры – ножки иксом, черный лоскут челки на бледном лбу, – стыдливо прикрывая ладошкой нестираемый след материнского надругательства. Подтекст ясен: прототип нациста – слабак, жалкий евнух, тогда как у нас, львов, яйца из чистой стали! Но вправду ли это так? Ведь во всем нашем огромном, круглом и морщинистом мире едва ли найдется что-нибудь более ранимое, чем эта нежная деталь мужского организма.
Я призываю вас серьезно задуматься, джентльмены: а что, если погоня за властью, авторитетом, сексуальными рекордами во всей ее полиморфной извращенности – говоря коротко, за всем тем, из чего складывается для нас образ настоящего мужчины, – является лишь грандиозной многотысячелетней попыткой отвлечь взгляды толпы от наших собственных неприглядных приборов? И не следует ли в таком случае заключить, что вся наша цивилизация представляет собой лишь гигантские, плотно сидящие подштанники (с толстой подкладкой в центре), сотканные многими поколениями наших похотливых праотцов? Посмотрите на шимпанзе, нашего ближайшего живого родственника, – разве не сидит он в ветвях баобаба, почесывая голую задницу и невозмутимо свесив вниз яйца, которые болтаются как попало? И разве мы ему не завидуем?
Не прячется ли в глубине нашей души тоска по изящным сильфоподобным фигурам, коими некогда могли похвастаться и мы? Ибо изначальная форма всякой человеческой особи – женская, и в пору младенческой непорочности гениталии каждого из нас были всего-навсего крошечной пипкой с шариком, подвешенной снизу к гладкому алебастровому пузику. Более того, в первые несколько лет вертикального существования наши мошонки оставались маленькими плотными мешочками, до того незаметными, что наши собственные матери – подобно мамаше Адольфа – легко могли игнорировать самый факт нашей принадлежности к мужскому полу, таким образом кастрируя нас своей слепой и неумолимой любовью. Именно роковая деформация этого невинного кругляша в паху и знаменует собой наше истинное изгнание из Эдема женственности. Мы остро ощущаем это, но богиню Селену не трогает вой наших ломающихся голосов.
Затем наступает долгий период мук: трясемся ли мы в ночном автобусе или слоняемся по городским закоулкам, неистовая эрекция распирает нам джинсы, и наши сливы, пропитанные коньяком страсти, пылают в огне вожделения! Атака на добродетель, как правило, ведется исподтишка: пальцы ползут по швам лифчика, украдкой забираются под юбку, но девичий контрудар всегда наносится открыто – нас беспощадно толкают в кипящее масло нашей неутоленной похоти.
Что ж, несмотря на боль нам следовало наслаждаться этим, покуда у нас была такая возможность. Потому что следующие несколько десятилетий мужского века характеризуются неким, если можно так выразиться, мошоночным вакуумом. Наши тестикулы, этот источник человеческого бытия, подвергаются своего рода намеренному пренебрежению как с нашей собственной стороны, так и со стороны наших интимных партнеров. В огромной фабричной столовке жизни сосиска с парой картофелин всегда включена в меню – однако большинство моих соработниц решительно обходит своим вниманием картофелины.
Как хотите, а я не намерен больше молчать: наверняка ведь и вам знакомо мучительное чувство, что по части генитальной стимуляции – и уж тем паче жарких любовных ласк – ваши яйца явно не получают того, что им причитается. Да, порой их могут легонько пожать или потеребить, а в моменты наивысшего прилива страсти некоторые из моих самых отчаянных партнеров иногда забирали их в горсть вместе с основным инструментом, но я никогда не оказывался в постели с кем-нибудь, кто проявил бы искреннее желание их полизать. Боюсь, любезный читатель, что до самой моей смерти никто даже не коснется их губами – а о более сильных впечатлениях в этой сфере и мечтать не стоит.
Трагедия? Ну еще бы – впрочем, надеюсь, что, поведав вам о своих страданиях, я тем самым облегчил и ваши. Надо признать, что мои яйца честно выполняли свою про креативную функцию; я же отплачивал им тем, что регулярно прощупывал их на предмет опасных уплотнений и нежил в изготовленных вручную из египетского хлопка трусах швейцарской Zimmerli (основана в 1871 г.). Послушайте меня, юные щеголи: на верхней одежде можете экономить сколько влезет, но истинный бонвиван всегда носит только самое лучшее исподнее. Теперь, когда колени мои не гнутся и скрипят, а кастаньеты превращаются в пустые погремушки, я все чаще предпочитаю мирской суете домашний очаг. Но я по-прежнему не преклоняюсь ни перед одним мужчиной, хотя преклонялся перед многими женщинами – ведь нет на свете более пылкого обожателя женских гениталий, чем я.
Так что я счел бы себя весьма жалким существом, если бы не отважился на этот последний призыв к равенству: давайте же все – и мужчины, и женщины – оценим по достоинству это похожее на колючую орхидею чудо – мошонку! Хватит ей таиться в шоколадной тьме! Сбросим с наших мощных яиц иссушающее проклятие греко-иудеохристианской визуальной эстетики! Позволим этому странному и волшебному плоду свободно и гордо болтаться на древе нашего тела!
Перевод Владимир Бабков Фотография Дэн Берн-Форти
Перевод Владимир Бабков Фотография Дэн Берн-Форти