Ураган «Катрина» полностью изменил Новый Орлеан. За исключением, пожалуй, кухни, музыки и духа, который невозможно унести под воду. Санджив Баттачарья решил совершить паломничество, чтобы хотя бы краем глаза взглянуть на самый неамериканский город в США.
Все с нетерпением ждут парадов. Их так называемая традиция «второй линии» получила свое название, когда люди выстраивались в две полосы, чтобы стать частью любой уличной церемонии, будь то фестиваль или похороны. В некоторых районах были возгласы недовольства, когда спустя лишь шесть месяцев после урагана «Катрина» город решил устроить свой знаменитый фестиваль «Марди Гра» (Mardi Gras); город был почти полностью разрушен, и, несомненно, существовали другие намного более важные дела. Но этот легендарный парад олицетворяет основу человеческой дуальности здешних мест – жажду жить и принятие смерти. В этом городе вуду они идут рука об руку. О них здесь знают не понаслышке. Да и как тут забудешь о смерти, когда о ней напоминают бескрайние кладбища вокруг городских стен.
Эти кладбища всем известны как «города смерти», потому что здесь гробы не закапывают в землю. Согласно легенде они должны находиться на уровне моря, чтобы водная гладь, когда придет время, могла вынести их и отправить путешествовать по свету. Это еще одна душещипательная история, которая далека от правды, как и многие легенды этих мест. Мы решили прогуляться по кладбищу Сент-Луис, где снималась знаменитая сцена ЛСД-трипа из фильма Денниса Хоппера «Беспечный ездок» и где по слухам Николас Кейдж приобрел себе участок. Нашим гидом стала маленькая монашка в кроссовках New Balanace, которая не сочла нужным развеять этот миф. Надземные склепы – часть культуры, чьи корни растут еще из далекой Франции, которая не имеет ничего общего с водной гладью, рассказанной в легенде. Но разве этот маленький незначительный факт способен разрушить красивую историю? В конце концов, не стоит напрягаться из-за мелочей, как гласит старинная новоорлеанская поговорка.
Вечер понедельника на набережной Байватер. Ветер уже ослабил силу, но дождь еще льет как из ведра. В спальном районе тихо, на улице ни души. Но стоит завернуть за угол и дойти до конца Чартрес-стрит, как можно увидеть большой дом, который весь сверкает от ярких огней. Парень на входе, длинная очередь снаружи, а внутри микс винной лавки и ресторана с великолепным садом на заднем плане, увешанным рождественскими гирляндами. Здесь всегда очень много народу.
История винного бара Bacchanal во многом является историей и самого города. Он расположен в самом эпицентре восстановительных работ, на набережной Байватер, ему чудом удалось избежать наводнения, и, возможно, поэтому он стал «нулевой» отметкой в городе для застройщиков. Но сам бар начал свое существование задолго до трагедии. Его основатель Крис Радж (который умер в прошлом году в возрасте 40 лет) купил это здание в 1998 году.
«Он заплатил за него $90 000, вы можете в это поверить? Тогда зданию требовался капитальный ремонт, и по его состоянию можно представить, как выглядел весь район в то время, — рассказывает 42-летний шеф-повар Хоакин Родас, один из владельцев бара. – Тогда здесь было совсем не просто. Да и сейчас не легче».
Радж открыл винный магазин на первом этаже в 2002 году, а сам жил на втором этаже здания. В его квартире не было ничего, кроме матраса на полу и лампочки на потолке. Он позволял клиентам собираться на заднем дворе и выпивать, потому что, по словам его партнера Бо Росса, «людям надо было где-то тусоваться. У нас не было никакого разрешения на это, но наша философия гласила: лучше просить прощения, чем разрешения!»
После катастрофы Bacchanal стал прибежищем для израненного сообщества. «Нам всем пришлось нелегко. Нам знаком запах мертвых тел на улице. Но мы не переехали отсюда. Мы много и упорно работали над тем, чтобы вернуть жизнь в ее прежнее русло».
«Катрина» принесла толпы государственных инженеров и строительных бригад, которые помогли барам и ресторанам выжить, — говорит Росс, – затем, когда рынок обрушился, город получил еще одну пулю в плечо. Деньги на восстановление города уже были выделены, но для того, чтобы использовать их по назначению, требовалось особое подтверждение. Все это произошло в начале 2008 года, и нам пришлось самим выбираться из кризиса». Позднее налоговые льготы привлекли сюда съемочные группы из Голливуда. «Неожиданно в город потекли толпы молодежи, а с ними и деньги. Все вдруг поняли, что жить здесь намного дешевле, чем в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке».
По мере того как Bacchanal становился все более популярным, Росс начал нанимать местные музыкальные группы для выступлений, а Родас составил меню; по сути они управляли незаконным заведением, которое включало в себя бар, ресторан и джазовый клуб на заднем дворе винного магазина. Последствия не заставили себя ждать: в 2011 году власти закрыли место прямо посреди шумной пятничной вечеринки. Реакция жителей была молниеносной: люди собирали подписи, составляли петиции; в итоге 52 жителя окрестной территории устроили перед мэрией митинг в защиту бара. «Это заняло восемь долгих месяцев, – говорит Родас, – Новый Орлеан – страна третьего мира. Здесь все погрязло в коррупции. Но в конце концов у нас получилось. Я знаю, что некоторые жители не рады изменениям, но это Новый Орлеан – здесь все любят жаловаться. Чтобы вкрутить лампочку, потребуется 10 новоорлеанцев, и потом 9 из них скажут, что старая лампочка им нравилась больше, и потребуют ее вернуть. Взять, к примеру, новые дома, которые Бред Питт построил в нижней части Девятого квартала — люди до сих пор хотят вернуть свои старые хибары. Чуваки, но это же новые бесплатные дома!»
Мы на машине подъезжаем к рынку Сент-Рох на Сент-Клод-авеню — чистенький переулок, где можно попробовать свежий выжатый сок из кале, а также другие местные гастрономические изыски. Здесь полно молодых европейцев в возрасте 20-30 лет. «Раньше тут был рыбный рынок, который за много миль вонял тухлыми креветками, — рассказывает Родас, — но люди продолжают жаловаться: это место уже не то, что раньше. Да я сейчас приставлю ствол к твоему лицу и заберу всю наличность, ты по этому соскучился?»
Глядя на изменения, произошедшие с бывшим рыбным рынком Сент-Рох, Родас и Росс видят в нем возрождение города. Мы заходим в ближайший ресторан и заказываем пиво с устрицами.
«Давайте сядем вон за тем столиком, – указывает Росс пальцем в толпу. – Я считаю, что пришло время для Нового Орлеана вернуться и стать частью Америки; нам необходимо начать новую жизнь после того, как его практически стерли с лица земли. «Катрина» стала нашим моментом Вудстока».
Где бы мы ни появились, всюду нам задают один и тот же вопрос: «Где вы ужинаете?» Это своеобразный городской тик, это нечто большее, чем просто южное гостеприимство. Здесь все поголовно являются экспертами во вкусной еде — жители могут очень долго расхваливать туристам местные заведения общепита. Одни и те же названия слышатся вновь и вновь: Arnaud's, Shaya, Borgne, Peche, Galatoire's, Compere Lapin, Cochon, Domenica и Commander's Palace. Но как бы ни старались, мы не смогли успеть посетить их все.
На мой взгляд, эти самобытные креольские дворцы самые привлекательные. В наше время ресторанного бума Новый Орлеан рискует поддаться тому гастрономическому однообразию, которое уже охватило Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Чикаго, где лучшие рестораны города настолько похожи, что их невозможно отличить друг от друга, находясь внутри. Весь этот высокий дизайн, вышколенный персонал, гламурная общественность и вычурное меню, в котором не понятно ни одно слово.
Но, сидя в Antoine's, самом старом работающем ресторане Америки, нет никаких сомнений, что ты находишься в Новом Орлеане. То же можно сказать и о ресторане Arnaud's, основанном в 1918 году, с одним из самых прекрасных интерьеров в городе. Это мир белых скатертей, старинных абажуров, изысканного обслуживания и традиций, чьи корни уходят далеко на 100 лет назад.
Соблюдение традиций – это сердце Нового Орлеана. Любая семья может с легкостью рассказать о своих предках до 6 поколений назад.
Несмотря на свободный нрав и бесконечное веселье, жители Нового Орлеана тем не менее крайне консервативны. И здесь опять проявляется присущая им дуальность.
Например, в баре Galatoire's последний раз меню обновлялось в 1905 году. Здесь не бронируют столики, а мужчины обязаны приходить в пиджаке. Здесь является традицией позволять официанту делать заказ за тебя, и тут не принято менять официантов — один официант будет обслуживать тебя, а потом семью твоих детей (довольно часто один официант может обслуживать три поколения одной семьи). Здесь отсутствует музыка и граффити на стенах; только зеркала, абажуры и непрерывные громкие беседы.
Бар Galatoire's – это вершина элегантности старого мира. Здесь даже шум особенный. Люди за соседними столиками переговариваются друг с другом. Слева от нас вдруг затянули песню. А Скип, наш официант, уверяет, что по пятницам у них бывает еще веселее. В Новом Орлеане есть такой обычай: поработать в офисе пару часов, пойти на обед в Galatoire's и не вернуться. Двери бара открыты с 11:30, и пришедшие сюда обычно не уходят до вечера. «Очереди сюда могут стоять до 6 утра», – говорит Скип.
В пятницу в 11 утра я решил пройтись мимо Galatoire's и проверить слова официанта. На улице лило как из ведра, но возле бара уже собралась толпа народу в ожидании столика, как новой модели iPhone.
«Я стою здесь всего пару часов, и я уже впереди очереди», — рассказывает мне Майк, юрисконсульт иp Верхнего Сент-Чарльза. Он пришел, чтобы забить столик для себя и коллег, которые скоро должны подойти. «Наши клиенты нас понимают, — объясняет он. – На самом деле, они скорее всего тоже здесь. Сегодня ведь начало выходных!»
«Здесь столько всего намешано. В этом и заключается сущность этих мест», — рассказывает Джон Клири, один из самых популярных музыкантов в городе. Мы обедаем с ним в Borgne, лучшем морском ресторане в округе. Естественно, нам подали устриц. Они здесь особенно хороши. Клири утверждает, что все дело в полупресной воде – здесь пресные потоки Миссисипи смешиваются с морской водой Мексиканского залива. Так же и в здешней культуре, которая делает Новый Орлеан неким миксом из различных даров моря. Все здесь произошло от смешения, джаз например; это место, где смешиваются самые разные культуры и религии.
«Сначала это место принадлежало французам, затем испанцам, а потом снова французам, – рассказывает Клири. – Все они были католиками. Затем американцы выкупили его и сделали протестантским. Потом приехали рабы из Африки, которые собирались на площади Конго, и начали играть свою музыку. Новый Орлеан был единственным местом, где рабам разрешалось свободно собираться в группы. Таким образом, африканские музыканты встретились с академически подкованными креольскими музыкантами с европейской стороны. Вот так и родился на свет джаз».
Никто так не полюбил романтику Нового Орлеана, как Клири. Он приехал сюда в возрасте 18 лет из Кранбука, графства Кент в Великобритании. Он нашел работу в баре Maple Leaf, который является известным джаз-клубом. И он научился играть, слушая одного из лучших джазменов города по имени Джеймс Букер. «Джеймс был черным одноглазым гомо-гением с высокой героиновой зависимостью, – говорит Клири. – Все произошло как в сказке: однажды Букер просто не явился на свое выступление, и меня попросили заменить его». Сегодня Клири является неизменным хранителем новоорлеанских музыкальных традиций, будучи при этом белым парнем родом из Кента.
За обедом из свежевыловленной и приготовленной рыбы Клири рассказывает истории легендарного свободонравного города, полного прелестных креольских куртизанок, их сутенеров и наркодилеров. И в самом его сердце творили такие музыканты, как Джелли Ролл Мортон, Луи Армстронг и Кинг Оливер. Существует стереотип, что джаз — это музыка среднего класса и фоновый шум в камерных кафе. Но в Новом Орлеане джаз всегда был, есть и будет музыкой улиц».
Но времена меняются. «Когда я только начинал играть, клубы работали всю ночь, – рассказывает Клири. — Мой выход был в 3 часа ночи. Теперь же я выступаю с 9 вечера, потому что здесь стало очень много новых людей, и они ждут, что я начну играть пораньше. Им непонятен наш образ жизни. Ты разве не слышал о белой парочке из Тримея?»
Я, конечно же, слышал эту мало похожую на правду историю о паре, которая, переехав в самый центр родины джаза, начала жаловаться на громкую музыку, потому что их ребенок не мог уснуть.
«И они добились своего! – восклицает Клири. – «Катрина» перенесла нас в в обычную мейнстримовую модель американского города. Но мы очень не хотим, чтобы это произошло!»
После обеда Клири решает провести для меня экскурсию по местам джазового наследия, не обходя стороной такие легендарные места, как The Little Gem Saloon на Пойдра-стрит и Joe's Cozy Corner в Тримее. Остальные клубы, такие как Club Desire в Девятом квартале, где играли в свое время Фатс Доминго, Каунт Бэйси и Рэй Чарльз, в прямом смысле разваливаются на части. А также дома, где жили первые в истории джаза духовые музыканты – кларнетист Бадди Болден и тромбонист Кид Ори, но, к сожалению, на этих домах нельзя увидеть памятные таблички с их именами.
«Этот город полон расизма, — признается Клири. – Джаз всегда был музыкой бедных».
Мысль, что история черных является неотъемлемой и важной частью истории Америки, еще не до конца осознается в США. Портрет Гаррета Табмана, бывшего раба, освободившего сотни своих собратьев, возможно, скоро будет украшать 20-долларовую банкноту, но Тримей все же как был, так и остается огромным гетто. Городское благоустройство стало здесь еще одним добавленным измерением. Джаз стал культурным наследием рабов, но молодежь, живущая в Тримее, не стала от этого лучше жить. Вместо этого Тримей рассыпается на части, и ему, возможно, скоро грозит культурное вымирание, в то время как всего в нескольких кварталах отсюда дома бывших рабовладельцев сохранены в идеальном виде. В какой-то степени Новый Орлеан со своей уникальностью – это отдельный маленький мир внутри Америки, место, которое еще до конца не рассталось со своей историей рабов.
Тяжелая участь Тримея не является случайностью. На Клэйборн-стрит, к примеру, когда-то росла аллея старых дубов, в тени которых жители Тримея любили собираться и отмечать праздники. Но в 60-х, на заре эры равноправия, городские власти срубили все деревья и вместо них построили автотрассу. На ее бездушных белых столбах уличные художники нарисовали деревья, которых им так не хватало. Эти нарисованные дубы в Клэйборне являются душераздирающим символом борьбы, которая стала началом джаза когда-то и остается актуальной и по сей день.
Прошлое все еще живет и дышит в Новом Орлеане, и оно полно веселья и боли. И есть что-то всепоглощающее в этом месте историй и традиций, которое никак не хочет меняться, но ему все же приходится это делать и при этом вести постоянную борьбу с самим собой. Чикен и Клири отчасти правы, утверждая, что джазовая сцена Тримея уже никогда не станет прежней после того, как главные музыкальные семьи квартала покинули город, а их место занял белый средний класс. Свежая кровь вместе с денежными потоками продолжает течь по венам этого города, и если вы все же подумываете приехать сюда, то сейчас самое время.
И вот я уже иду слушать музыку на Френсчмен-стрит в Faubourg Marigny. Целая аллея баров, и из каждого доносятся живые выступления. Идет дождь, так что эта аллея сейчас выглядит особенно заманчивой.
Клири сегодня выступает в DBA. Он закрывает шоу-программу классической новоорлеанской композицией Blueberry Hill, которую написал один из любимых сынов города, знаменитый Фэтс Доминго. В какой-то момент, пока он поет, а толпа ему подпевает, происходит нечто абсолютно удивительное — дождь прекращается, ветер стихает и воздух становится необычайно теплым.
Один из барменов, затягиваясь сигаретой, смотрит на небо и произносит: «Похоже, что шторм решил не задерживаться — пришел, поцеловал нас в лоб и двинулся дальше. Сегодня боги благосклонны к Новому Орлеану». ¬