Книга Гульнары Бажкеновой «Только не говорите, это слишком», издателем которой выступил Фонд Сорос-Казахстан,
– о тех, кто первым, в одиночку разрушает мрачные стены сегрегации, вытаскивает из-под обломков детей и приводит в общий круг. Esquire публикует одну из историй.
В наших городах и селах в беззлобном невежестве не преминут обозвать метким словом и хромую овцу, и тугого на ухо человека. Выделять не достоинства, а недостатки – от этого исходила вся советская наука дефектология. Отделять людей с особенностями от большинства – в этом заключался гуманизм по-советски, которому до последнего времени следовала казахстанская система образования.
Старый вокзал посреди голой степи, где летом страшная сухая жара, а зимой – лютые морозы и бураны. Это последний важный железнодорожный узел на западной границе Казахстана. В его тупике находится двухэтажное здание, где вместо привычной суеты и пассажиров в зале ожидания – суровые люди с бесконечно ответственной миссией. Ни один товарный состав, змеей уносящий по шпалам на мировые рынки казахстанскую нефть, не может проскочить мимо.
Юная Айша приехала в это безрадостное место сразу после окончания железнодорожного техникума, как раз в момент разлома советской империи, когда условные границы стали государственными, и следующие на запад с нашими ресурсами поезда надо было уже тщательно проверять. С тех пор это ее главная обязанность: двадцать семь лет, сутки через двое в свою смену старший приемосдатчик груза НОД13 станции Кульсары Айшагул Козыбакова в любую погоду – если в ночь да зимой, освещая себе путь фонарем – карабкается по лестнице на заледеневшие крыши вагонов и руками проверяет пломбы. Там не просто надо посмотреть, но пощупать и удостовериться, что все в порядке, никто не покусился на священный казахстанский продукт. Хрупкие женщины все равно что пограничники на посту. Сейчас они одеваются в специальную униформу, а в девяностых носили фуфайки и кирзовые сапоги. Вспоминая то время, Айша то и дело глубоко вздыхает: «Қиналдым», тяжело было. Впрочем, как и позже, в двухтысячных, не станет легче, да и в десятые то, что есть, никто не приносит на блюдечке, все дается не просто трудом, а каким-то надрывным, изнурительным трудом на выживание. Именно в глубинке осознаешь, в каких все-таки трудных климатических условиях мы живем. Природа требовательна к нам по самом высшему разряду.
Айша была не местной девушкой, в Кульсары попала по распределению из Актау, однажды в клубе познакомилась с парнем, полюбилось-понравилось, вышла замуж и осталась тут навсегда. В голодные девяностые родила четверых сыновей: в 1992 году первенца Аслана, в 1994-м второго сына Армана, а в 1997 году один за другим, с интервалом в десять минут, на свет появились двойняшки Аман и Есен. Аман огласил белый свет громким криком, Есен – сдержанным кряхтением. Уже в конце двухтысячных Айша и Мурат решатся пойти на пятого и родят долгожданную дочь, всеобщую любимицу Гулназым.
Мы сидим на кухне большого светлого дома. Достаток чувствуется во всем – в чистых, набело побеленных многочисленных комнатах с полами, устланными толстыми персидскими коврами, в современном плазменном телевизоре, в высоких до потолка стопках лоскутных одеял у стены. В доме многолюдно, как в любом казахском доме, куда пришло материальное благополучие. Одни приходят, другие уходят – родственники, соседи, знакомые; на газплите жизнеутверждающе пыхтит казан с мясом из молодого зарезанного час назад барашка. На дворе 2017 год.
Айша и Мурат Исагалиевы – уважаемые ныне члены общества в Кульсарах, благотворители, зажиточные фермеры. На балансе их хозяйства находится 400 гектаров земли, 20 верблюдов, 20 лошадей, 50 коров и 300 баранов. Когда усевшись на джип-вездеход, мы поехали смотреть семейные угодья, по одну сторону проселочной дороги от нас раскинулись бесконечные поля с арбузами, дынями, кабачками, баклажанами, помидорами, морковью и луком; по другую сторону, на таких же уходящих за горизонт полях мирно паслись лошади – эта земля отдыхает, пояснили мне; между стогами свежескошенного сена стояли новенькие трактора, рабочие каракалпаки заканчивали погрузку собранных за день мешков с овощами, и вся эта картина в мягком предзакатном свете сентября представала невыразимо прекрасной.
Обманчивая идиллия стоила Айше и Мурату двадцати пяти лет труда, неудач и страданий. Большой дом когда-то был маленькой землянкой и, возвращаясь в него со своего буранного полустанка, Айша приступала ко второй смене работы по хозяйству, а затем, оставив детей, спешила в поле помогать мужу, который пытался наладить семейный бизнес. Дела долго шли ни шатко, ни валко. Выросшие в селе и знающие, как обращаться с домашней скотиной супруги попеременно заводили то овец, то коров, то верблюдов, то всех вместе, но живность сама же и проедала приносимый доход, не оставляя трудолюбивым хозяевам практически ничего. Не до детей было, чего уж там. Ни стране, ни измотанным родителям. Второй сын Арман плохо слышит, и это распознали сразу, а вот про одного из двойняшек поняли где-то ближе к году. Если Аман плакал и постоянно чего-нибудь требовал, то Есен только спал и ел – на удивление спокойный ребенок, думала мать. Когда все-таки решила показать врачам, невропатолог в Атырау удивленно воскликнул: «Мальчик абсолютно глухой, неужели вы не поняли?»
Нет, не поняли и даже подумать не могли, что «бомба» упадет два раза в одно и то же место, причем во второй раз ударит сильней. Если старший сын Арман слабослышащий, то Есен не слышит вовсе.
Вот почему с самого рождения он был таким тихим – малыш не слышал звуков суетливого мира, его ничто не раздражало. «Это неизлечимо», – скажут врачи, про операцию тогда не было и речи. Диагноз примут смиренно как неизбежность судьбы.
Все это было в девяностых, а сейчас мы в более-менее благополучных десятых и сидим за большим богатым дастарханом. За ужином идет обсуждение хозяйственных вопросов, которые сейчас про арбузы – сезон. Младший брат взял у Мурата в субаренду пару гектаров и теперь рассказывает, сколько удалось собрать и продать урожая в августе. Хозяйство самого Мурата каждый день продает по 14 тонн – в Кульсары и Бейнеу, в розницу и оптом. Сладкие, созревшие под прямыми лучами палящего солнца, с минимальной дозой селитры (мне нравится, что Мурат не врет – не говорит, что селитры нет вовсе) арбузы разлетаются как горячие пирожки в мороз. Младший сын отвечает за реализацию в Бейнеу: каждый день ранним утром он сопровождает фуры, развозит товар по точкам, заполняет накладные, бьет по рукам и разгружает.
«Какой молодец!» – восклицаю я с преувеличенным восхищением, но Есен сидит с безучастным видом, не проявляя интереса к общему разговору. Он только физически с нами, а мыслями где-то далеко. Я догадываюсь, что дома он обычно такой, сам по себе. И то понятно, никто из нас, сидевших за столом в тот вечер, не мог выслушать его или рассказать ему что-то интересное – мы не знали жестовый язык. В родном доме Есен как чужестранец.
В 2012 году в Актобе американские волонтеры Корпуса мира узнали, что во всей области никто из родителей глухих и слабослышащих детей не знает язык жестов.
Дети признавались, что им не хватает общения, а заветной мечтой для многих является самый обычный разговор с мамой и папой.
Тогда деятельные американцы решили помочь семьям стать ближе друг к другу и открыли бесплатные курсы, на которые записалось пятнадцать человек. Преподавателем стал волонтер Аарон Бин, знавший английский жестовый язык, и специально выучивший русский. На занятиях все – и большие, и маленькие – сидели вместе, и в конце учебы люди плакали, признаваясь, что открыли для себя собственных детей. «Мы не догадывались, о чем он думает». «Мы не подозревали про ее мечты». «Мы, оказывается, совсем не знали своего ребенка». На следующий год пришло еще больше родителей, а через год волонтерство Аарона подошло к концу, и он уехал. Курсы приказали долго жить. Никто из обученных родителей не подхватил инициативу, продолжив занятия. В интернате для слабослышащих и глухих детей в Атырау мне тоже говорили, как было бы здорово, если бы все люди на свете или хотя бы мама с папой понимали их.
До девяти лет единственным собеседником Есена была тишина. С ним не разговаривали, общаясь минимальной, бытовой жестикуляцией: пойдем кушать – помахал рукой, иди поиграй – помахал рукой и указал в окно. Смышленый, талантливый, хорошо сложенный мальчик (надо же, прямо Нуреев! – скажет много лет спустя член жюри одного международного конкурса) рос в полном отсутствии звуков и смыслов. Интересно, как при этом в голове складываются фундаментальные понятия и понимание окружающего мира? Вот это небо над головой, а это земля под ногами, вот эта женщина – моя мама, а этот мужчина – мой папа.
– Как ты осознал, что это твои мама и папа? – я задаю не самый умный вопрос в своей карьере.
– Они заботились обо мне.
Наш разговор при посредничестве сурдопереводчика происходит уже в машине по дороге в Атырау, куда мы возвращаемся вместе.
– Ты любишь их?
– Да, потому что они заботятся обо мне.
Ответы 19-летнего юноши отличает непоколебимая логика. Если он не может развернуто объяснить в ответе «почему? – а потому что», вопрос ставит его в тупик.
– В детстве тебе не было обидно, что все вокруг общаются между собой, а тебя не слышат?
Есен переспрашивает, задумывается и умолкает. Сообразительный от природы, но потерявший время в том возрасте, когда это очень важно для развития, он не понимает чуть более абстрактные вопросы – обижаться в его представлении можно только на что-то конкретное, например, если я отберу у него что-то ценное или обзову нехорошим словом.
Есен – один из самых благополучных выпускников школы-интерната для глухонемых и слабослышащих детей в Атырау. Он вырос в любви, его манеры и воспитание, так же как происхождение из так называемой хорошей семьи чувствуются сразу при знакомстве, и об этом мне еще не раз скажут в колледже. Родители дали Есену все, что могли, а могли гораздо больше, чем другие в Кульсары. Почему же не отдали в детский сад и школу? Не брали, не положено. Почему сами так и не выучили язык жестов? Ведь тогда они могли узнать много интересного про сына: например, что он любит Индию, мечтает увидеть океан, что всякий раз до слез расстраивается, когда видит по «Ютубу» новости про очередной теракт, и мечтает о том дне, когда люди перестанут делиться по множеству признаков… Я так и не решилась задать этот вопрос. Догадываюсь без объяснений: не до того было, да и неважно в глазах человека, тяжело работающего на земле. Баловство, городские штучки.
Гробовую тишину мира Есену отчасти компенсировал брат-двойняшка Аман, родившийся на десять минут раньше и вытянувший здоровый билет. Мальчишки всегда бегали вместе и, еще не понимая, каково это – слышать и, не сознавая, чего лишен, Есен рос вполне счастливым ребенком. Но потом пришла пора идти в школу, и однажды утром мама разбудила двойняшек, покормила завтраком, одела Амана в новые костюм-шалбар и повела в школу. Они пошли туда втроем – Мама, Аман и Есен. Но остался в большом светлом классе только один Аман, рыдающего Есена мама повела назад. Ну как повела, буквально тащила всю дорогу, а он упирался упрямым бычком и порывался бежать. Есен тоже хотел в школу – как Аман! Чем он хуже? Этот невысказанный застрявший на кончике бессильного языка вопрос так и останется с ним: «Почему?» Почему ему нельзя, а Аману можно?
– Ну, мальчик, ты же глухой, – отвечала система, – тебе просто не повезло.
Два года Есен каждый день провожал брата до школы и возвращался домой. Его просили спать подольше: «Аман сам дойдет, не маленький», но Есен вскакивал раньше всех. Правда, больше не плакал. Какой смысл? Таких, как он, в школу не берут и точка. Единственным шансом для него научиться как-то общаться с внешним миром был интернат для глухих и слабослышащих детей в Атырау – это 225 километров пути, четыре часа на машине. Когда Есену исполнится 10 лет, после долгих размышлений, полуночных семейных советов, споров и ссор (отец был против), мальчика снарядят в дорогу. Плакали всей семьей.
Это важное для всех, но больше всего для Есена событие совпало с переломным моментом в делах: убежденный скотовод Мурат впервые взял в аренду землю, для начала решившись на два гектара. Айше на работе дали кредит 750 тысяч тенге, на которые они купили семена бахчевых и наняли четырех рабочих. Пахали все, включая детей; осенью, после продажи урожая и выплаты долга, на руках осталась прибыль 200 тысяч тенге – это была их начальная прибыль. Дела хозяйства «Аманесен» пошли в гору.
А братья Аман и Есен расставались. Аман оставался с родителями, а Есен в 10 лет от роду, возможно, навсегда покидал отчий дом. Он уезжал в большой мир, не умея ни читать, ни писать, ни выразить жестами мысль. Но он знал многое про работу на ферме, которая до сих пор выматывает его физически во время летних каникул, когда под ворчание отца о том, что сыновья у него не такие работящие и проворные как каракалпаки, приходится пахать от зари до зари.
ИСАТАЙ
– Что случилось, мальчик? Почему ты плачешь? Хочешь к нам в танцевальный кружок?
Исатай в первый раз увидел Есена в коридоре интерната – мальчик сидел на подоконнике и горько плакал, глядя в окно. Прошел год с тех пор, как мама привезла его сюда, но он так и не смог привыкнуть, скучал. Хотя рядом жили другие, такие же как он дети, и с ними можно было весело общаться на языке жестов, который он быстро освоил. А еще он начал учиться и, несмотря на всю условность интернатского образования, ему очень нравился процесс учебы. Он в первый же год выучит таблицу умножения и много лет спустя, попав в колледж, удивится, что многие сокурсники – те самые здоровые люди-полубоги – ее не знают.
– Танцевальный кружок? Разве глухие могут танцевать, мы же не слышим?
Есен недоверчиво смотрел на худого длинного дядю. Да-да, в танцевальный кружок, но мы еще и поем, и вообще у нас не кружок, а полноценный ансамбль! Исатай сразу обратил внимание на природные данные Есена – идеальные пропорции, длинные ноги, грациозную посадку головы. Перед ним сидел упущенный небесным кастингом артист балета.
С этого момента началась новая жизнь мальчика. С репетициями под музыку, которую не слышишь, но чувствуешь нервными порами; с эмоциональными обсуждениями танцевальных номеров и спорами до хрипоты рук; с концертами под аплодисменты, благодарную интенсивность которых угадываешь только по выражениям лиц. Есен больше не чувствовал себя одиноким среди больших людей, которые говорят и слышат таинственные, непостижимые для него звуки; долговязый дядя, оказавшийся учителем музыки и танцев Исатаем Елеусиновым, взял его за руку и навсегда увел из страны глухих. Так закончилось детство Есена.
Есен живет у Исатая с тех самых пор, после встречи в коридоре интерната. Мальчик был всегда такой грустный, что учитель стал брать его домой после занятий, и в то время еще живой дедушка сказал, что незачем мучить пацана, пусть живет у них, будет ему еще один внук. Так Есен стал за младшего сына в семье Елеусиновых. Интересно, что недалеко находится дом родного дяди, того самого сидевшего с нами за столом в Кульсары младшего брата хозяина – отец специально помог ему построить в Атырау дом, чтобы дети, приезжая на учебу, могли жить или хотя бы ходить к нему в гости. Но Есен к тому времени уже обрел в Атырау свою вторую семью.
Есен стал другим человеком – как будто заново родился. Повеселел, похорошел и на каникулы приезжал уже не с жалобной просьбой оставить дома, а с рассказами про их ансамбль, про концерты, про другие города. Он привозил с собой ворох фотографий, на которых, одетый в блестящие костюмы, пел и танцевал на сцене, а родители, братья и соседи разглядывали и цокали языками от восхищения. Мать с отцом с удивлением открывали родного сына, вот уж никогда не подозревали о таких талантах, они ведь думали, что родилось, то родилось, на все воля Всевышнего. Под присмотром Исатая отпала нужда часто навещать Есена, а это ого-го как важно для фермеров – хозяйство каждую минуту требует их рабочих рук и внимания.
Первый же урок подтвердил наметанный глаз учителя: у мальчика способности, он на лету схватывал объяснения и с легкостью выполнял танцевальные па, на которые другим ученикам с голосом и слухом требуется длительное время упорных тренировок. Есен влюбился в танцы и все что с ними связано. Самодеятельный ансамбль, созданный учителем музыки и хореографии школы-интерната для глухих детей Исатаем Елеусиновым раздвинул для него горизонты мира.
Никогда не выезжавший дальше Атырау, он объездит почти всю страну, одержит не одну победу на конкурсах и фестивалях для здоровых детей.
Но все это его ждет впереди, а пока надо учиться – учиться танцевать, попадая в такт беззвучной музыки, учиться слышать и слушать ее не органами чувств, а просто чувствами.
Исатай в детстве мечтал стать дизайнером одежды, хореографом или артистом. Он одинаково хорошо пел, танцевал, играл на музыкальных инструментах, а также рисовал и кроил, придумывая оригинальные эскизы и уже в старших классах шил своими руками платья для мамы, с тех пор она их не покупает. В итоге к сегодняшним двадцати семи годам сбылись почти все мечты – Исатай в ансамбле и за артиста, и за хореографа, и за модельера, и за продюсера. Концертные номера придумывает и ставит сам, подсматривая на «Ютубе». Костюмы для мальчиков и девочек отшивает по собственным лекалам дома на подаренной отцом Есена машинке «Зингер». И даже музыку для номеров заказывает у местных композиторов, благо, они детям не отказывают.
Исатай попал в школу-интернат для глухонемых и слабослышащих детей случайно, благодаря маме. Она у него педагог со стажем, в интернат перевелась из детдома в середине двухтысячных и в первое время робела. Дети не обычные, особенные. Мать приходила домой, рассказывала, а один раз попросила помочь: ей дали задание подготовить концерт. Какой концерт с детьми, которые не слышат и не говорят? Она не знала как подступиться. На помощь пришел сын, который тоже не понимал, что это такое – учить глухих и слабослышащих детей песням и танцам, он никогда даже не общался с такими людьми, но надо, значит, надо.
– Я пришел и говорю: давайте, показывайте свой танец! Они показали, и я пришел в ужас, это было нечто! Девочки как дикие издавали нечленораздельные звуки «у-у-у», «э-э-э» – с громким, тяжелым дыханием, с топотом ног. Это оказывается был казахский танец «Қамажай». Пугающее зрелище было, честно говоря.
Сегодня «Қамажай» – коронный танец ансамбля. Отточенные, синхронные движения, плавные узоры рук, ни одного непопадания в такт музыки – мне, как и другим зрителям гала-концерта фестиваля
«Жұлдызай», трудно было поверить, что танцующие перед нами юные артистки не слышат. Они выиграли и в очередной раз получили гран-при, а ведь на первом просмотре много лет назад директор фестиваля, к счастью, уже бывший, назвал девочек толстыми неповоротливыми ослицами. Исатай тогда крепко поругался с ним и чуть не уехал со скандалом.
Это произошло в 2010 году, Исатай и сам тогда был пацаном – это в глазах детей 18-летний юноша был взрослым дядей. Он начал с нуля, объясняя ученикам элементарные азы хореографии, показывая как надо ставить ногу, как двигаться, как дышать во время танца, чтобы дыхание не сбивалось и было бесшумным. Он приезжал в интернат каждый вечер после занятий в университете. Полгода продолжалось его волонтерство, пока после пары концертов удивленная успехами детей директор не скажет, что надо бы принять юношу в штат, не может же он вечно работать бесплатно. И его оформили помощником воспитателя с окладом 15 тысяч тенге. Хорошие деньги для студента.
Костяком новоиспеченного ансамбля стали четверо – Алтынай, Зейнеп, Азамат и Есен. Ребятам на тот момент было по 11-12 лет. Это был первый состав ансамбля, уже через полгода они выступят на городском конкурсе, потом на областном, республиканском, международном. Вскоре Исатай создаст младшую группу, и в интернате затанцуют даже малыши; поездки по стране на фестивали станут привычным делом, юных артистов начнут приглашать на тои, что для некоторых выльется в полноценную полезную подработку.
Дойдя с учениками до выпускного девятого класса, Исатай уже в официальном статусе учителя музыки и хореографии поставит вопрос, что им делать дальше. Куда идти? Как и на что жить? Он будет настаивать на продолжении учебы, что сначала всех, даже родителей, шокирует. Они же глухие! Какая учеба? Да и где? Специальных колледжей для инвалидов нет, не будут же они учиться вместе со здоровыми студентами!
– А почему бы и нет? – спросил Исатай.
Ни один выпускник атырауской школы-интерната для глухих и слабослышащих детей до этого не продолжал учебу. Такая идея никому не приходила в голову. Худо-бедно закончил девять классов, читать-писать умеешь, подпись на документах поставишь – и на том спасибо. Многие не получили и этого. В большинстве случаев юноши и девушки возвращаются к родителям в аул и живут там на пенсию инвалида, или скитаются по поездам, продавая ручки и другую мелочь. Глухонемые давно застолбили за собой этот специфический рынок, я еще из поездок с родителями в детстве помню молодых людей, молча оставлявших на нашем столике побрякушки и шедших дальше по вагонам; на обратном пути они так же молча забирали свое добро или деньги, если пассажирам что-то приглянулось. Девушек среди продавцов никогда не было – для них был уготован другой печальный бизнес. В Алматы испокон века известна точка на обочине улицы Достык, бывшей Ленина, между Дворцом Республики и гостиницей «Казахстан», где можно познакомиться с молчаливыми женщинами.
– Зачем им образование? – спрашивают меня, кто бы вы думали – сами родители.
Как это зачем? А зачем вообще людям образование? Чтобы получить знания и найти хорошую работу! Даже родители Есена, особенно отец, в штыки восприняли идею: не нужна ему учеба и все тут, будет с нами на ферме работать. А если он не хочет на ферме, если он хочет дальше учиться? Есен даже плакал, возвращаясь из села после каникул, эта работа для него очень тяжелая, он сильно устает.
Есен в это время сидит рядом с нами, Исатай переводит ему свои слова, и он согласно кивает.
В Атырау десять колледжей и семь профессиональных лицеев – неужели хотя бы один не может принять наших учеников и дать им достойную профессию? Ну хорошо, не надо сразу колледж права и бизнеса, но авто- или швейное дело в городском колледже ребята вполне потянут. Исатай задавал вопросы чиновникам, убеждал родителей, разговаривал с учениками – и добился своего.
ЕСЕН
В сентябре в колледже Атырау транспорта и коммуникаций царила организационная суета. Утверждались учебные планы и расписание, раздавались и делились часы. В коридорах сновали большие компании юношей – колледж технический, мужской, здесь учатся будущие механики, трактористы, водители. Большинство студентов приехали из разных районов Атырауской области, в группе Есена только четверо ребят из города, остальные пятнадцать – из аулов.
Я застаю ребят в небольшой комнатке при спортзале за игрой в шашки. Урок физкультуры. Есен самый старший, ему уже двадцать лет, в то время как сокурсникам по семнадцать. Он поздно окончил школу.
В классе стоит ровный негромкий шум, ребята обсуждают игру, только Есен максимально сосредоточен, никто не может нарушить его концентрацию внимания.
– Есть какие-то проблемы в общении Есена с сокурсниками? – спрашиваю у физрука.
И слышу в ответ, что за три года ни разу не замечал ничего подобного, а наоборот, видел, что ребята уважают Есена. В нем чувствуется характер – это играет роль в таком возрасте, объясняет физрук. К тому же он талантливый, показывает разные трюки, прямо как акробат, что тоже прибавляет авторитета.
На первом уроке физкультуры Есен удивил сокурсников, показав, что умеет делать. Больше никто не мог похвастать такой физической формой. Занятия в танцклассе не прошли даром. Слава про артиста быстро дошла до администрации колледжа, и Есен стал активным участником всех мероприятий. Он первый глухонемой студент колледжа в Атырауской области. А три года назад, когда Исатай пришел с документами необычного абитуриента, у руководства были сомнения. Строго по закону ему требуется сурдопереводчик, на которого нет денег, и колледж могут даже наказать за нарушение. Это палка о двух концах: без менторов, помощников или сурдопереводчиков учеба в школах и колледжах может обернуться формальностью ради аттестата и диплома, но при строгом следовании букве закона у тысяч детей так никогда и не появится шанса получить образование. Казахстан – это вам не Финляндия с Швецией, где для всех учеников с особыми потребностями выделяют менторов. У нас такую роскошь могут позволить себе лишь некоторые школы Алматы и Астаны.
Есена после настойчивых убеждений Исатая, все-таки приняли с некоторым нарушением правил, но это было нарушение во благо. Правила не всегда следует слепо исполнять, жизнь сложнее бумажек.
В этом году Есен заканчивает колледж. Он станет первым не слышащим и не говорящим человеком в Атырауской области, получившим полноценное специально-техническое образование. За три года инклюзивной учебы он ни разу не дал повода сказать или подумать, что не достоин сидеть в учебной аудитории вместе с остальными. Бывало, наоборот, он сам возвращался домой в шоке: ребята не знают таблицу умножения! А когда на практике кто-то сел на трактор и по ошибке включил задний ход, Есен с удивлением узнал, что многие сокурсники не умеют водить трактор. Он-то научился этому еще в детстве.
Оказывается, обычные люди, имеющие от рождения и слух и речь, многого не знают и не могут. Они – не всесильные боги, как казалось в детстве.
В дни моего приезда юношу сильно волновала реформа казахского алфавита. «А как же мы?» – спрашивал он меня, как журналиста и человека из центра. Дело в том, что казахский жестовый язык привязан к кириллице, от русского отличается только парой жестов-букв. Переход на латиницу требует разработки нового языка, чем пока никто не озаботился. О них опять никто не подумал.
Отец в Кульсарах давно не жалуется на учебу сына: благодаря его знаниям, он сэкономил не одну тысячу долларов. Все началось с того, что Есен стал подписываться в Инстаграме на китайских фермеров и увидел, что у них один маленький трактор может выполнять работу, которой в хозяйстве «Аманесен» занимается несколько человек. Посмотрел по каталогам – вполне доступно и выгодно. Для начала убедил отца купить похожий на рюкзак аппарат для селитры, и там где раньше один работник копал лунку, а другой наливал удобрение, теперь просто идешь по полю, тыкаешь лопатой в землю, и она сама наливает строго указанную дозу. Следующим приобретением стала сеялка для моркови: едешь себе по полю на чистеньком мини-тракторе, а он все за тебя делает. Другой новенький трактор играючи вяжет аккуратные, как на картинке, снопы сена. Теперь Есен уговаривает купить машину для теплицы, которая освободит сразу несколько человек, натягивающих и закрывающих пленку (эта работа лишь кажется пустяковой, а на деле тяжелая и муторная), – пленка сама будет как скатерть самобранка натягиваться и закрываться. Қызық! – каждый раз говорят рабочие-каракалпаки, глядя на очередную новинку. Отец же всегда упорно сопротивляется: «Керегі жоқ! Не буду покупать! Все вы лентяи и дармоеды, не хотите работать, вот и выдумываете!» А спустя время видит, что машины, и правда, экономят силы, деньги и время.
Сложись все иначе, Есен тоже мог вернуться домой не солоно хлебавши и всю оставшуюся жизнь следовать хвостиком за рожденным на десять минут раньше счастливцем-братом. В прошлом году Аман женился, и Есен в мой приезд не скрывал разочарования: он всегда хотел, чтобы они с братом сыграли одну свадьбу на двоих. Но ничего не поделаешь, придется догонять.
Иллюстратор Артем Калюжный
Впервые отрывок был опубликован в Esquire в 2018 году.