Адильхан Ержанов – один из самых плодовитых кинорежиссеров Казахстана. Недавно в прокате прошел его полнометражный фильм «Голиаф», на кинофестивале «Бастау» презентовали фильм «Обучение Адемоки», а скоро на одном из российских стриминговых платформ стартует снятый им сериал «Замерзшие». Изменился и статус режиссера. Если раньше Адильхан слыл бунтарем и новатором, то сегодня он едва ли в мейнстриме. Так ли это – узнаем в беседе с режиссером.
Адильхан, наверное, стоит сначала поговорить о «Голиафе». Ты в своем неповторимом стиле обработал библейскую притчу. Почему именно она тебя заинтересовала?
Во-первых, в жизни так очень даже может быть. Мы нередко это наблюдаем – чудеса в жизни происходят. Потом, не только я так считаю, есть мнение известного литературоведа Томаса Фостера, он говорит, что вся современная литература (и кинематограф, как ее продолжение) черпает все сюжеты из нескольких источников. Это фольклор – сказки народов мира, это Шекспир. Он единственный в своем роде генератор всех сценариев. И, конечно, Библия. Как Ветхий Завет, так и Евангелие. С библейскими мотивами вообще довольно легко коррелировать все свои сюжеты. Таким образом понимаешь, насколько глубоко может двигаться твоя история.
Так вот что до «Голиафа», то вначале это была история про месть маленького человека большому. Это был приключенческий боевик, экшн, но мне не хватало объема. Я не думал про название, но притча про Давида и Голиафа у меня была в основе сюжета с самого начала. Я двигался именно в эту сторону.
Да, но почему у тебя в заголовок фильма вынесен именно антигерой этой притчи, а не Давид?
Да, потому что, по сути, вся драма, весь конфликт строится на том, что общество не хочет избавляться от Голиафа. А ведь фигура Голиафа, она сакрализирована. Ведь никто не хочет поражения Голиафа – героя Данияра Алшинова – он всем выгоден, всем нужен. Мы ему продумывали столько оправдательных моментов, чтобы в герой Берика Айтжанова в финале не мог его убить. То есть интрига в том, что наблюдая за антигероем, в финале мы уже не так хотим мести. То есть штука была в этом. Фильм на тему мести был бы скучен и прост. А так получился фильм о рефлексии на тему, надо мстить или не надо.
А вообще ты как для себя отвечаешь на этот вопрос? И не разочаруют ли Давиды, когда будут повержены Голиафы?
Это уже другой вопрос, но для начала Голиафы должны уйти, чтобы мы поняли, разочаруют нас Давиды или не разочаруют. По факту должно что-то меняться.
В твоих новых фильмах – том же «Голиафе» – эстетика отличается от твоих допандемийных работ. В свое время к тебе была одна претензия – самоцитирование. Мол, Ержанов уже повторяется. Ощущение, что мы смотрим одно бесконечное кино. Такие претензии обоснованы?
В общем, ты прав. Собственно, страх перед самоцитированием и сподвиг меня сменить эстетику. Но мне кажется, что самоповторы неизбежны. Когда ты снимаешь часто, когда тебя волнуют одни и те же проблемы, ты поневоле пытаешься войти многажды в одну и ту же реку. Это неконтролируемо. Это такой процесс, который возможно осознать только уже по факту, когда ты сделал фильм и понимаешь, что тут ты повторился, тут процитировал сам себя.
Что бы ты сказал, например, тем критикам, которые сказали бы, что «Ласковое безразличие мира» и «Желтая кошка», по сути, вариации одной и той же истории?
Доля истины в этом есть. По сути дела, это истории Бонни и Клайда, которые постоянно бегут, сталкиваются с внешним миром, преодолевают обстоятельства. Но если приглядеться, то вы увидите, что идеи этих фильмов разные, задачи разные. если в «Ласковом безразличии мира» герои, которые согласно всем законам жанра нуар, однажды оступившись, становятся изгнанными из условного рая. Они идут на преступление, спускаются ниже и ниже, и в конце они приходят абсолютно к своему нравственному падению и погибают физически. То есть это трагичная история о том, как люди теряют себя в большом городе, или в большой жизни.
А «Желтая кошка» – это, наоборот, триумф героев. Они морально вырастают, и обретают свободу, и принимают решение не быть как все в этом мире. Их дерзкое сознание оказывается более зрелым, чем сознание всех этих бандюг. Если «Ласковое безразличие мира» - это скорее грустная констатация того, что люди погибают в этом мире в погоне за счастьем. А «Желтая кошка» - это констатация того, что мечта превыше реальности. Что люди, даже погибая, они оказываются выше обыденности. Поэтому я считаю, что это разные фильмы и разные идеи. «Желтая кошка» - она оптимистична, а «Ласковое безразличие мира» - оно пессимистично. В этом вся разница.
Но, конечно, меня могут обвинить в повторах по форме, по исполнению. Фильмы как будто бы в одной плоскости. В любом случае, они отличаются по степени условности. Например, «Черный, черный человек» и «Голиаф» - это максимально натуралистичные фильмы, где минимум условности, а «Желтая кошка» и «Ласковое безразличие мира» - это фильмы, где больше поэтики.
Знатоки твоего творчества проследят эту эстетику как минимум с «Хозяев».
Да, я считаю, что первый мой настоящий фильм – это все-таки «Хозяева». Там, где я, наверное, впервые попробовал свой стиль. Я не знаю, есть он у меня или нет, но если есть, то начинался он с фильма «Хозяева». Я там почувствовал контроль над тем, что я делаю. И это прекрасное чувство. Когда ты понимаешь, что ты делаешь не просто для того, чтобы закончить смену, а потому что ты слышишь и подчиняешься логике произведения. Это круто. Я там почувствовал себя в своей тарелке.
Среди картин той поры, которые были очень похожи по стилистике, резко выделился фильм «Бой Атбая», который я считаю одним из лучших у тебя. Что тебя заставило радикально сменить твою эстетику «аула Каратас», «дикого Востока» и снять абсолютно городскую картину?
Я тоже люблю этот фильм, хотя его многие раскритиковали. Получилась эдакая урбанистическая сказка. История про городского гопника со своей дворовой философией людей, которые выросли в 90-х. Я много знал таких героев в своем подростковом возрасте, в своей юности. Я отдал своего рода дань этим потерявшимся персонажам.
Это довольно нетипично для нашего кино, когда героем становится столь отталкивающий персонаж? Ведь он вызывает какие угодно эмоции, но не сочувствие и не сопереживание.
Многие так его и воспринимают. И в связи с этим я думаю – а должны ли мы всегда героем восхищаться? стремиться быть похожим на него? В этом есть нечто наивное и лживое. На самом деле мне кажется сопереживание герою появляется тогда, когда мы понимаем, что он похож на нас и в самых своих темных проявлениях. Очень легко снимать кино про нормальных, хороших людей. Но вот заставить сопереживать герою, который хуже тебя по моральным качествам, это сложно. Но такие люди есть. И если кино – это полигон для исследования человеческой натуры, то почему мы не можем исследовать и препарировать антигероев?
И еще мне кажется очень странно, что мы его считаем плохим. По сути что плохого сделал Атбай? Он ухаживает за своей матерью до последнего, пока она не умрет. И все родственники против него, хотя она живет с ним. Он ухаживает за ней, не имея средств к существованию. Второе – он все свои деньги дает бывшей жене. Он ведь по сути выигрывает бой, но согласившись на договорняк, ставит крест на своей карьере и заработанное отдает все своей жене, которая его бросает. Далее Атбай не забивает насмерть своего противника, он его жалеет. Он не бросает никого из своих друзей, он всегда с ними. И вот теперь закономерный вопрос: что такого он сделал, чтобы мы его считали плохим?
То есть только потому, что он неприятен нам по своему поведению, мы его записываем в отрицательные персонажи?
- Да, из своих предрассудков. Потому что он, практически по Гете, вечно совершает благо, всем желая зла. Потому что он не афиширует свои добрые намерения. Он всех ненавидит, но делает добро. Но наше восприятие таково, что мы судим по словам, а не поступкам. И Атбай тому доказательство.
Скажи, пожалуйста, ты думаешь, зритель наш меняется, или нет? Ведь во всем мире идет смешение авторского и зрительского кино. А у нас по-прежнему: есть узкая прослойка, ценящая наше авторское кино и есть огромная масса зрителей, ходящих на наши комедии.
Думаю, что во всем мире зритель плюс-минус одинаковый. Просто у нашего зрителя еще все впереди - считаю, у нас должны появляться маленькие авторские кинотеатры. Пока у нас только один «Цезарь» с киноклубом Олега Борецкого. Такого должно быть гораздо больше. Тогда появится и сегмент зрителей, которые любят авторское кино. Тут дело в рынке – должно появиться предложение. Если не показывают такие фильмы на больших экранах, то никто и не будет ходить. Просто не будут знать, что такое кино есть. А так наш зритель не отличается от европейского или американского. Просто нет кинотеатральной среды, чтобы такое смотреть.
Расскажи про фильм, который ты только что закончил?
Это фильм «Носорог». История про полицейского и женщину, которая ищет своего ребенка. Такая классическая история вестерна. Это такое движение в сторону жанра, которое я начал еще в «Черном, черном человеке». «Штурм», потом «Голиаф». Посмотрим, к чему это приведет. Меня считают каким-то ненавистником жанрового кино, зотя я всегда его любил. Когда жанр построен на штампах – это плохо, а когда жанр переосмысляют – это хорошо. Жанр – это не то, что пошло. Жанр – структурная, строительная основа искусства. Вот «Носорог» и есть попытка переосмыслить этот жанр. Посмотрим, как это получилось.
Текст: Константин Козлов